Когда мы судим, что одна вещь лучше другой, мы всегда делаем это со сравнительной, или относительной позиции.

Шен Янь. Абсолютная истина

Мастер Шен Янь

 Автобиография Мастера Шен Яня

Уход из дома

Я родился в сельской местности, на ферме недалеко от Шанхая. В тринадцать лет я покинул дом, чтобы стать буддийским монахом. Местный монастырь, в который я поступил, как и большинство других в Китае, назывался чаньским храмом. Но, на самом деле, чаньская теория и практика там почти никогда не обсуждались. У большинства из нас, молодых монахов, не было ясного представления, что такое действительная практика чань. Наше обучение состояло просто в строгой дисциплине, предписанной монахам в повседневных делах, таких как стирка одежды, работа в поле, готовка и ежедневные ритуалы. Также мы изучали важные сутры, такие как Сутра Амитабхи, Лотосовая и Алмазная сутра. Впрочем, ежедневный труд не был проблемой для меня; хуже всего давалось запоминание сутр. Нужно было учить так много, и я чувствовал себя очень глупым. Мой наставник говорил: «Твои кармические препятствия очень тяжелы. Ты должен сделать большое усилие, чтобы преодолеть их. Совершай простирания перед бодхисатвой Гуаньинь».

В течение дня было мало времени для практики, поэтому я простирался перед Гуаньинь пятьсот раз вечером и столько же утром, перед подъёмом. Однажды, через три месяца таких занятий, меня охватило очень освежающее и приятное чувство. Казалось, что весь мир изменился. Мой ум стал очень ясным и ярким. В дальнейшем, запоминать было нетрудно, и я начал учиться очень быстро. До сих пор я верю, что Гуаньинь помогла мне. И важнее всего то, что у меня появилось глубокое понимание ответственности за Учение.

Мне было тринадцать лет, и я ничего не знал об истории буддизма, но всё же чувствовал, что буддизм находится на пути к исчезновению. Большинство китайцев слабо понимало Дхарму (Учение). Учителей было очень мало, и всё, что я узнавал, исходило только из разучивания священных текстов. В китайском буддизме не было систематического образования монахов. Развитие монаха обычно шло постепенно и незаметно, через опыт обыденной жизни. Планового обучения просто не было. Я сочувствовал тем, кто никогда не слышал о Дхарме, и понимал важность возрождения буддизма. Я дал обет узнать больше об Учении Будды, чтобы однажды я смог передавать его другим.

В Шанхае

Из-за борьбы с коммунистами в том районе, наши монахи переехали в Шанхай. Там наше благополучие полностью зависело от пожертвований за совершение похоронных обрядов. Грустно было смотреть на то, как монахи и монахини выполняют формальные ритуалы, вместо того, чтобы проповедовать буддизм. Я занимался этим два года. Всё это время я чувствовал, что мои кармические препятствия тяжелы. Но примерно тогда же я узнал о семинарии в Шанхае, где молодые монахи могли получить буддийское образование. Так что я сбежал из своего монастыря, чтобы поступить в эту школу. Позже, когда мой наставник прибыл в Шанхай, он одобрил это решение.

В школе у некоторых людей было благородное чувство призвания, а другие пришли туда просто получить какое-то образование. Семинарию основал ученик Мастера Тай Сюя, одного из великих наставников, возродивших современный китайский буддизм. Тай Сюй, в свою очередь, испытал большое влияние Великого Наставника Оу И, жившего в династию Мин. Оу И не одобрял сектантство и настаивал, что со времён Будды Шакьямуни была лишь одна буддийская традиция. Он уделял равное внимание восьми школам: Хуаянь, Тяньтай, Чань (Дзен), Вейши («Только Сознание»), Винайя, Чжунгуань (Мадхьямака), Цзинту (Чистая Земля) и Эзотерическому Буддизму. Большинство преподавателей в школе были учениками Тай Сюя.

Я изучал историю буддизма и учения Винайи, Вейши, Тяньтай и Хуаянь. В школе придавали большое значение и физическим упражнениям. Мы знимались Тайцзицюань и, под руководством учителя из монастыря Шаолинь, шаолиньским ушу. В нашей практике особенно подчёркивалось ритуальное покаяние. Мы медитировали, но без очень ясного представления о правильном методе практики. Поэтому было трудно извлечь из медитации реальную силу. Мы считали, что понадобятся годы, чтобы получить пользу. Я вспоминал, что даже Будда Шакьямуни занимался практикой шесть лет. И что Мастер Сюй Юнь, покинув дом в двадцать лет, всё ещё практиковал в пятьдесят, и мир ещё ничего о нём не слышал.

Люди с глубоким медитативным опытом или признанные просветлёнными никогда не объясняли своих переживаний. Когда они говорили друг с другом, их слова были странными, а смыслы ускользали. Там были ученики постарше, что несколько лет провели в медитационных залах. Когда я спрашивал их о практике, они обычно говорили: «О, это несложно. Просто сиди. Когда ноги перестанут болеть, всё будет в порядке». Иногда монах получал гунъань (яп. коан) для медитации, но в целом систематического обучения медитации не было.

Однажды в семинарии я участвовал в чаньском затворничестве. Я должен был просто сидеть в медитации, до тех пор, когда удар «палочки благовоний» (жезл наставника — плоская палка с ручкой) звал нас на медитацию ходьбы. Никто не говорил мне, что делать, не давал никаких указаний. У нас была поговорка, что нужно сидеть, «пока дно не выпадет из бочонка смолы». Только тогда можно было увидеться с наставником.

Иногда, сидя в медитации, я думал: «Что я должен делать? Надо ли повторять имя Будды? Или делать что-то ещё? Что такое медитация, на самом деле?» Я продолжал задавать себе эти вопросы, пока не превратился в большой шар сомнений. Однако, пока я был в этой школе, мои сомнения так и не разрешились.

Со временем, из материкового Китая я переехал на Тайвань, где меня призвали на военную службу. Несмотря на мои обязанности солдата, каждый день я находил время помедитировать. Мои сомнения, всё ещё не разрешаясь, приводили к возникновению всевозможных вопросов. В буддийских учениях было много противоречий, с которыми я не мог разобраться. Это очень беспокоило меня, поскольку я глубоко верил в учение Будды и полагал, что сутры не могут ошибаться. Меня тяготили такие вопросы: «Что такое просветление?» — «Что такое буддовость?» Подобных вопросов было много в моём уме, и я отчаянно нуждался в ответах.

Встреча с Мастером Лин Юанем

Это подспудное сомнение было всегда рядом. Когда я работал, оно исчезало, но, когда я занимался практикой, это удушающее сомнение часто возвращалось. Такая ситуация длилась годами, пока я, в двадцать восемь лет, не встретил своего первого настоящего мастера. Я приехал в монастырь на юге Тайваня, где иногда читал лекции. Я узнал, что там же гостит знаменитый монах Лин Юань. В ту ночь мы должны были спать на одном помосте. Увидев, что он медитирует, а не спит, я сел рядом с ним. Я по-прежнему тяготился вопросами и отчаянно хотел их разрешить. А он казался совершенно безмятежным, ни единой проблемы во всём мире, и я решил обратиться к нему.

Он внимательно слушал мой рассказ о многочисленных сомнениях и проблемах. В ответ он только спрашивал: «Ещё что-нибудь?» Я продолжал в том же духе ещё два или три часа. Я был очень возбуждён и нетерпеливо ждал ответов. Наконец он вздохнул и сказал: «Брось!», он внезапно хлопнул по лежаку и крикнул: «Брось!» Эти слова поразили меня, как молния. Моё тело покрылось потом; я чувствовал, будто внезапно вылечился от сильной простуды. Огромную тяжесть, я чувствовал, внезапно сняли с меня. Это было очень уютное и целебное ощущение. Мы просто сидели там, не произнося ни слова. Я был чрезвычайно счастлив. Это была одна из самых приятных ночей в моей жизни. На следующий день я продолжал переживать огромное счастье. Весь мир был свеж, как если бы я увидел его впервые.

Тогда я понял две важные вещи, необходимые для практики. Первая относится к причинам и условиям. Над некоторыми вещами вы не вполне властны. Ваша карма, карма других, окружающая среда — должны сложиться благоприятно для вашего продвижения в этой жизни. Для больших успехов в практике у вас должна быть эта кармическая склонность — должны быть подходящие условия.

Во-вторых, нужны эффективные методы практики, под руководством квалифицированного наставника. С тех пор, как я покинул дом, я посвятил практике пятнадцать лет. Мне казалось, что это уж слишком много. Раньше, когда я спрашивал совета у учителей, они просто говорили: «Усердно трудись. О чём ещё говорить?» Но теперь я понял, что есть два требования: усердная работа по хорошему методу и хороший наставник.

С тех пор я искал, прежде всего в сутрах, способы практики, методы для развития дхьяны (глубокого сосредоточения). Ученик с некоторым опытом, как правило, может добиться успеха при помощи этих методов. Хотя тексты не всегда ясны, настойчивость и упорная работа, рано или поздно, приводят к успеху — и метод становится понятен. В частности, я искал средства успокоить ум быстро, сделать его открытым и беспрепятственным. Ум большинства людей закрыт и эгоистичен. Когда ум успокоен, он открывается. По мере практики, можно научиться контролировать эмоции и омрачения, когда они возникают в повседневной жизни. Я освоил эти многочисленные методы, чтобы помочь себе и другим.

Я узнал три основные принципа буддизма: предписания, самадхи (спокойное сосредоточение) и мудрость. Я начал изучать Винайю (кодекс дисциплины), которая излагает предписания, или правила поведения для монахов и монахинь. Предписания — это ориентиры для жизни в согласии с учением Будды. Без прочного основания обетов, практика самадхи может привести вас на «внешние пути» (где потеряна суть Учения) или к извращённым взглядам и поведению. Предписания защищают нас и удерживают на правильном пути.

Также я читал много писаний. Когда у меня не было наставника, я принимал писания как наставника — рассуждая, что, если мои взгляды расходятся с сутрами, то я обнаружу свои ошибки. Раньше, когда я читал сутры, я видел много противоречий. Например, каждая сутра подавалась как истинное учение. Но как это может быть? Эти противоречия исчезли, когда я увидел, что сутры выражают разные уровни проповеди Дхармы. Будда учил разных людей разным вещам, в зависимости от их опыта и уровня достижений.

С Мастером Дун Чу

Когда я попал на Тайвань, меня призвали в армию. Однако вскоре я вновь захотел надеть монашеское одеяние. Там был наставник Дун Чу, в котором я чувствовал необыкновенного человека. Он не читал лекций и не наставлял никого в практике. Не стремясь ни к славе, ни к тому, чтобы иметь много последователей, он пользовался большой известностью и уважением. Его речь была необычна и оказывала поразительное воздействие на людей. Он был наследником обеих чаньских традиций: и Линьцзи, и Цаодун. Позже я узнал, что при нашей встрече у него появилось желание, чтобы я стал его учеником, но он ничего не сказал об этом. Когда это открылось, я и в самом деле стал его учеником.

Время, проведённое с ним, оказалось одним из самых сложных периодов моей жизни. Он постоянно обескураживал меня. Это напоминало мне то, как Марпа обращался со своим учеником Миларепой. Например, приказав перенести все мои вещи в одну комнату, затем он заставлял меня перебраться в другую. Потом мне приходилось возвращаться обратно. Однажды он велел мне запечатать дверь и прорубить новый вход в другой стене. Мне приходилось вручную таскать кирпичи от дальней печи вверх, в монастырь. Обычно мы пользовались газовой плитой, но наставник часто посылал меня в горы собирать особый вид дров, на котором он любил заваривать себе чай. Он постоянно ругал меня за то, что я нарубил дрова слишком мелко или слишком крупно. Я часто подвергался подобным испытаниям.

В практике все было точно так же. Когда я спрашивал его, как мне заниматься практикой, он говорил, чтобы я шёл медитировать. Но через несколько дней он приводил слова известного наставника: «Нельзя сделать зеркало, полируя кирпич, и нельзя стать Буддой, занимаясь сидячей медитацией». И он приказывал мне совершать простирания. Затем, еще через несколько дней, он говорил: «Это — не что иное, как собака, подбирающая с земли дерьмо. Читай сутры!» После того, как я читал сутры в течение пары недель, он снова начинал ругать меня, говоря, что патриархи считали сутры пригодными только для прочистки ран. Он говорил: «Ты умный. Напиши сочинение». Когда я показывал ему сочинение, он разрывал его на куски со словами: «Всё это чужие мысли». Затем он призывал меня использовать свою собственную мудрость и говорить оригинальные вещи.

Когда я жил с ним, он запрещал мне пользоваться покрывалом, потому что ночью монахи должны заниматься медитацией. Если устанешь, можно поспать, но нельзя пользоваться такими удобствами, как постель или покрывало. Эти деспотичные правила и приказания, на самом деле, были его методом воспитания. Всё, что я делал, было неправильно, даже если он сам только что велел мне это сделать. Хотя сложно думать о таком отношении как сострадательном, на самом деле оно действительно было таким. Если бы я не получил подготовки с такой дисциплиной, я бы не добился успеха. Проведя вместе с ним столько времени, я также понял, что изучение Дхармы Будды — очень энергичная работа, и что в практике надо опираться на себя самого.

Одиночное затворничество

Проведя два года с наставником Дун Чу, я отправился в уединенное затворничество в горах. Уходя, я сказал ему, что клянусь усердно заниматься практикой и не подвести Дхарму. Он ответил: «Не так! Что такое буддизм? Что такое Дхарма? Самое важное — не подвести себя!»

Однажды наставник Дун Чу сказал мне: «Отношения между наставником и последователем подобны отношениям между отцом и сыном, учителем и учеником, но это еще и дружба. Наставник может руководить, критиковать и исправлять, но последователь должен нести ответственность за собственную практику. Наставник не может переживать за своего последователя, как мать. Наставник просто приводит последователя на Путь; последователь должен идти по Пути сам».

Напоследок наставник Дун Чу сказал мне. что последователь должен уделять внимание и мудрости, и заслугам. Занимаясь практикой в одиночестве, можно развивать самадхи и мудрость, но последователь должен помнить, что есть живые существа, которые нуждаются в животворной Дхарме Будды. Он сказал: «Контролируй себя. Когда ты можешь контролировать себя, ты можешь свободно достичь гармонии со множеством людей».

В первые полгода своего затворничества я уделял внимание покаянным простираниям, чтобы избавиться от дурной кармы. Сначала я совершал простирания при помощи Лотосовой сутры, а затем — при помощи Аватамсака-сутры. Прочитав иероглиф, я произносил мантру, а потом совершал простирание. Мантры были такими: «Намо фахуа хуэйшан фо пуса» («Поклоняюсь буддам и бодхисатвам из Лотосового Собрания») для «Лотосовой сутры» и «Намо хуаянь хайхуэй фо пуса» («Поклоняюсь буддам и бодхисатвам из океана мудрости Аватамсака-сутры») для Аватамсака-сутры. Так я читал весь текст сутр. После совершения простираний в течение пяти часов я занимайся медитацией. В других случаях я повторял имя Будды Амитабхи.

С тех пор, как я приступил к затворению, мой ум стал очень спокоен и упорядочен, и никогда не испытывал волнения. Я чувствовал себя очень счастливым, как будто вернулся домой. Один раз в день я ел листья дикого картофеля, который посадил сам. Я жил в хижине, при которой был двор. Сзади были стены, но фасад выходил на утёс. Хотя я все время был во дворе, у меня никогда не было ощущения закрытости.

В конце концов я стал меньше заниматься простираниями, посвящая больше времени медитации и чтению сутр. Ещё я много писал. Шесть лет прошли очень быстро: у меня было слабое ощущение времени. Я не достиг того, к чему стремился, но другие люди постоянно убеждали меня вернуться, и я покинул горы. Вернувшись в Тайбэй, сначала я чувствовал себя неадекватно. Я подумал, что для того чтобы проповедовать Дхарму Будды в наш век, мне нужны современное образование и учёная степень. Так я решил получить образование в Японии. Подготовка заняла почти год. Тем временем я продолжал читать лекции и писать.

В Японии

В тридцать восемь лет я отправился в Японию и начал работать над диссертацией по буддийской литературе. Я написал её за сравнительно короткий срок в шесть лет. Я объясняю это не каким-либо врожденным даром, а дисциплиной практики и состраданием бодхисатвы Гуаньинь. В то время у меня были финансовые трудности, и я часто был готов вернуться на Тайвань. Мой руководитель, который тоже был практикующим буддистом, сказал: «В одежде и пище нет ума Пути, но в уме Пути всегда будет пища и одежда». Услышан это, я стал ежедневно простираться перед Гуаньинь. Занятно, что через какое-то время я стал получать раз в год подношения от кого-то в Швейцарии, которых хватило на оплату моего обучения и публикацию моей диссертации. До сих пор я не знаю, кто был тот благодетель.

За это время я посетил различных наставников дзена и эзотерического буддизма. Наибольшее влияние на меня оказал Бантецугу Роси, ученик Харады Роси. Я посетил несколько зимних затворений в его храме в Тохоку. Этот храм расположен на севере Японии, в очень суровом окружении. Более того, казалось, что сам наставник тоже старается обращаться со мной пожёстче, — нередко он приказывал своим помощникам поколотить меня. Изо всех людей там я был самым образованным, и он часто говорил: «У вас, учёных, много эгоистичных привязанностей и омрачений. Ваши препятствия велики».

Когда я уезжал от него, он сказал: «Отправляйся в Америку и проповедуй там». Я ответил: «Но, наставник, я не знаю английского». Он сказал: «Дзен не опирается на слова. Зачем беспокоиться о словах?»

 


Примечание редактора:

Мастер Шен Янь получил передачу Дхармы в двух главных направлениях чань-буддизма, Линьцзи (яп. Риндзай) и Цаодун (яп. Сото). В генеалогическом смысле, Шен Янь — потомок Бодхидхармы (?—ок. 530), первого патриарха Чань в семьдесят втором поколении и Хуэйнена (638-713), шестого патриарха Чань, в шестьдесят седьмом поколении. В преемственности Линьцзи наставник Шен Янь — потомок наставника Линьцзи (?-866) в шестьдесят втором поколении и наставника Сюй Юня (1840-1959) в третьем поколении. В этой линии он непосредственный преемник наставника Лин Юаня (1902—1988).

В преемственности Цаодун наставник Шен Янь — потомок одного из основателей, наставника Дуншаня (807—869) в пятидесятом поколении и непосредственный преемник наставника Дун Чу (1908—1977).

«Поколение» означает передачу Дхармы от наставника к ученику. Таким образом, эта передача обеспечивает преемственность не только самой Дхармы, но и конкретной традиции в её учениях и практике.

 


Перевод П. Л. Гроховского и др., под ред. Постоянного Озарения