Чарльз Эйзенштейн

В носороге — всё

Чарльз Эйзенштейн (амер. Айзенстайн) – современный духовный искатель, лектор, писатель на тему человека в обществе, экономике, экологии – опубликовал эту статью в феврале 2016 года на своём сайте http://charleseisenstein.net/in-a-rhino-everything/. Пер. с англ. Постоянного Озарения.

Это письмо я получил от молодой женщины, студентки элитного юридического колледжа. Я хочу привести его полностью, так глубоко оно касается сути проблем, с которыми сталкиваются желающие что-то изменить.

Я не часто плачу. А на этой неделе плакала дважды. Из-за носорогов. Моё сердце разрывается оттого, что они вымирают. Чтобы как-то утешиться, я пытаюсь переводить это в рассудочную плоскость. Совершенно иррационально, – говорю я себе, – печалиться о носорогах. Почему бы не печалиться о «сказочных креветках» – жаброногах, – вымирающих прямо здесь, в Южной Калифорнии?

Есть столько вещей, о которых можно горевать: жестокость полицейских, например. Вот сейчас я пишу доклад о том, что считается избыточным насилием при аресте, и когда вы печатаете «избыточное насилие и освобождение от ответственности» в [юридическом поисковике] Уэстлоо, то получаете больше 600.000 судебных дел. Эти официальные дела представляют мизерную часть происшествий с полицейской жестокостью; множество других случаев остаются без заявлений или не доходят до суда. Полицейское насилие стало эпидемией в нашей стране. Я могла бы печалиться об этом. И вот я читаю об этих случаях – и они ужасны (электрошок, стрельба, избиения, перцовый аэрозоль, причинение долгосрочных увечий, лёгкость уклонения от ответственности по обвинениям в избыточном насилии), и не плачу ни разу.

А потом я читаю какие-то статьи о последних, стареющих белых носорогах в зоопарках мира, и… рассыпаюсь на куски. Как мы могли так накуролесить? И, ты прав, Чарльз, это – горе по умирающей биосфере. (Я давно перестала приравнивать кризис окружающей среды и глобальное потепление, и ненавижу, когда люди это делают!)

(Прим. пер.: В западных странах, таких как США, очень много говорят об экологическом кризисе только как о глобальном потеплении. Даже многие «буддийские активисты», которые, казалось бы, должны иметь широкий взгляд на проблему, обычно «борются против изменения климата», но почему-то не вспоминают о других аспектах).

Один парень в нашей учебной группе меня просто бесит. Он говорит раздражающие вещи, типа: «Я люблю фотографии Макдональдсов в других странах, или африканских детишек в кроссовках Найк, потому что это как бы наша победа. Наша культура – высшая». Когда он это сказал, я удивлённо посмотрела на него. И он знает мой образ мыслей (мы уже разговаривали), так что он добавил: «Ничего не могу поделать, я сторонник Америки». Я сказала: «А я сторонница биосферы». И тут он говорит: «Думаю, нам надо оставить только тех животных, которые нужны нам для выживания». И меня так потрясла эта глупость, что я ничего не могла сказать. Буквально несколько минут я не могла с ним говорить. Я не хотела с ним говорить! Это было довольно тошнотворно. Наконец я сказала: «Не думаю, что это возможно». А он сказал: «Ну, мы можем попытаться». Как будто это что-то достойное усилий. У меня от него паническое чувство, потому что я думаю: что, если он прав? Что, если будущее состоит из бетона с коровами, свиньями, курами и их навозом? Что мы будем делать со всем этим навозом? (Раньше он сказал мне, что никогда не стал бы заботиться о животном – что страдания животного на него не действуют).

Самое страшное в этом парне то, что он обеими руками за ограничения на углекислый газ. Он верит в глобальное потепление, и что это угроза, и что мы должны с этим что-то делать. А по мне, лучше уж отрицать изменения климата, но любить животных. Честное слово.

Я серьёзно стараюсь не отстраняться от него. В этом семестре я села в классе рядом с ним, потому что знаю: мне чему-то надо у него научиться. Я стараюсь быть добра к нему, хотя от его слов мне бывает плохо. И это я не с позиций моральной чистоты. Я стараюсь понять это поведение, этот образ мыслей, потому что, если я никогда не пойму этого, то никогда не смогу противопоставить что-то осмысленное. Хотя это нелегко. Иногда я чувствую, как моя внутренняя раздражительность поднимается на поверхность, но я знаю, это просто защитный механизм с моей стороны. Посоветуешь что-нибудь?

Впрочем, есть кое-что и кроме горя. Горе углубляется этим жутким чувством беспомощности. Мне кажется, что у меня совершенно нет возможности повлиять на судьбу носорогов. Я делаю свою работу, знаешь? В последнем семестре все оценки получила отличные. Я дисциплинированная. Старательно учусь. Но я не делаю ничего настоящего.

Как и эта женщина, я не знаю, почему некоторые трагедии пронизывают меня горем, а некоторые нет. Поводов заплакать сколько угодно. Мы не можем оплакивать всё, что появляется в нашем осознании, поэтому, возможно, наращиваем на чувствах ороговелость, просто чтобы функционировать. А потом, время от времени, что-то пробивается через эту ороговелость, и все остальные неоплаканные трагедии проникают в эту брешь. Поэтому иногда, кажется, это какой-то пустяк, что вызывает мои слёзы или сердечную боль: родитель, стыдящий двухлетнего ребёнка, женщина, несправедливо уволенная из-за половой дискриминации. Бывает, один случай жестокости из миллионов вдруг поражает меня. В каждом из них отражаются все остальные. На самом деле, каждый содержит все остальные. Если в следующий раз ты прилетишь на другую планету и увидишь, что дикие животные там вымирают в клетках, то уже будешь знать, что эта планета складирует своих стариков в домах престарелых. Мир, в котором последние белые носороги стареют в зоопарках – это неизбежно и мир заточений, войн, расизма, нищеты и экоцида. Одно не может существовать без других. Всё это части единого порочного шаблона.

Поскольку каждая такая вещь содержит остальные, когда мы горюем по одной, мы горюем по ним всем. Неважно, что тебя затронуло, носороги или полицейская жестокость. Это всё выражения одинаковой базовой мифологии: истории о раздельном и отделённом «я» в опошленном мире, который [называется] «другое». На этом строится следующий уровень, где живут обычные системные пороки: расизм, ростовщический капитализм, патриархия, индустриальная система и так далее.

Подумай об одногрупнике, описанном этой девушкой. Хотелось бы дать волю своей раздражительности и назвать его каким-нибудь умным словом, означающим дурака или мерзавца. На самом деле, он в шорах сказания, в котором живёт. Я имею в виду то, что глубже мифа об американской исключительности, неолиберального развития и технологического триумфализма. Суть дела доходит до самых корней, до метафизики. Если ты принял как должное вселенную стандартных кирпичей, лишённую качеств индивидуальности, лишённую внутренней осознанности или воли к развитию, то у нашей лицензии манипулировать природой и материальным не будет границ – иначе как наложенных извращёнными ненамеренными последствиями, которые мы, в принципе, можем предсказать и контролировать, имея лишь чуть больше информации и технологических трюков. Почему тогда не оставить только тех животных, что нам полезны? В сказании о разделённости мы фундаментально отделены от носорогов. Что происходит с ними, не обязательно влияет на нас. На чувства – может быть, но рационально – нет. (И вот мы видим, как доминирующий взгляд на мир сталкивает чувства против рассудка, сердце против головы).

С биосферой происходит всё то же, что и с носорогами. В истории о раздельности то, что происходит с биосферой, не обязательно влияет на нас – разве что, как временная практическая трудность, пока мы не разработаем технологию, делающую нас независимыми от природы. Вот – этот мир бетона и свиного навоза, ужаснувший мою знакомую. Эта история – миф. В действительности, то, что происходит с носорогами – влияет на тебя и на меня. Когда ты смотришь на эту картинку, разве ты не можешь почувствовать, что вымирает и часть тебя?

Вот почему мы чувствуем правду в замечании этой девушки, что она предпочла бы отрицающего изменение климата, но любящего животных. Любовь нарушает миф о разделённости. Любовь – это расширение себя, чтобы включить другого, чьё благополучие становится частью моего. Исцеление нашей планеты не придёт без любви к нашей планете. Оно уж точно не придёт из технологических решений, нацеленных на более компетентное вычерпывание ресурсов и управление последствиями. Это путь к плантациям биотоплива, атомным электростанциям и геоинженерным схемам, которые грозят катастрофическими последствиями. Если кто-то любит носорогов, и джунгли, и леса, и коралловые рифы, любит горные вершины Западной Вирджинии и сельву, разрушаемые добывающими карьерами, и воды, страдающие от нефтяных пятен, то неважно, верит ли он в изменение климата, он будет противостоять любой новой угольной шахте, нефтяной вышке, разрушительной добыче сланцевой нефти и медной руды. И наоборот, без поддержки любовью никакие ограничения на углекислый газ ничего не изменят в долговременной перспективе.

Если мы хотим менять мышление людей, вроде одногрупника той женщины, лобовой спор не сработает. Никто не может логически убедить другого влюбиться. Мы можем с каким-то успехом убедить их поддержать ту или иную политику, на основе практической пользы, но, прежде всего, именно обращение с планетой как инструментом для своей пользы и привело нас к этому бардаку. Я вспоминаю о «прагматичных» противниках вьетнамской войны и иракской войны, которые не сомневались в войне как средстве продвижения американских интересов (и не раздумывали о самом понятии американских интересов), но просто говорили, что эта конкретная война не работает. Врата к следующим войнам оставались открыты. И так же, когда мы говорим: «Давайте прекращать пользоваться ископаемым топливом, иначе нам хана» – и принимаем антропоцентрические интересы как главный аргумент, то мало чем можно помочь носорогам. Почему бы не попытаться создать мир бетона и навоза, если мы сможем – допустим, с несколькими парками для отдыха в красоте?

Видя тщетность попыток переспорить таких людей, я обратился к более глубоким уровням взаимодействия. Почему этого парня и миллионы ему подобных привлекло сказание о разделённости, нацеленное на эксплуатацию и манипуляцию миром? Может быть, это связано с тем, как он сам чувствует себя инструментом, который эксплуатируют и которым манипулируют. Он в том же положении, в которое хочет поставить животных и планету. Он чувствует, что у него нет власти [над своей жизнью], и он почти паникует перед лицом неопределённости. Поэтому он хочет чувствовать, как будто что-то контролирует, и человечество (как заместитель его «я»), властвующее над событиями, тоже чувствуется приятно. Это я не к тому, чтобы устраивать бедняге психоанализ, но если мы серьёзно хотим изменить верования, движущие экоцид (а не просто поздравить себя, что победили в споре), то важно понимать переживания жизни, стоящие за этими верованиями.

Поэтому я думаю, что та молодая женщина на правильном пути – проявляя доброту к нему, но – и это важно – не позволяя себе покориться ему. Исходя из видения мира как побед и поражений, никто не сойдёт со своего пути, чтобы послужить твоим интересам, если ты не покоришь его, не заставишь силой или заплатишь. В крайнем проявлении, в таком мире нет любви, истинной доброты или щедрости, которая не была бы инструментом, чтобы получить побольше. Вот почему у доброты из сердца и у щедрости есть сила, чтобы пронзить миф об отдельности.

Эта ситуация напоминает вызов, который альтруизм представляет для обычно принятого взгляда на эволюционную биологию. Она – часть «взгляда на мир побед и поражений», и эгоистичные гены этого взгляда на мир обречены на мусорное ведро истории, вместе с корыстными индивидуалистами в экономике и политическими идеологиями владычества и национально-государственного соперничества. Судя по деградирующему состоянию нашего общества и планеты, этот взгляд на мир, который когда-то представлял нас очевидными победителями, уже не так хорошо работает. Станем ли мы цепляться за него ещё крепче – в страхе и отчаянии – или отпустим?

Доброта, что проявляет моя знакомая к одногрупнику, её желание понять его переживание мира переходят и на уровень общественных систем и политики. В какой истории живут наши противники, преступники, те, кого мы хотим обвинить? Какое переживание жизни привлекает их к такой их истории? Какими тайными путями это живёт и в нас? Когда мы знаем, каково быть ими, мы намного лучше сможем оборвать объяснение, на котором строится наша машина мирового разрушения. Это называется состраданием. Оно не заменяет стратегии и действия. Оно озаряет новые стратегии и делает все действия эффективнее, потому что мы можем нацеливать их на глубинные причины, а не бесконечно биться с проявлениями.

Каково быть носорогом? Полицейским? Чиновником корпорации, террористом, убийцей? Каково быть рекой? Эти вопросы естественно возникают в сказании, которое Тик Нат Хан назвал взаимным бытием – которое показывает нашу взаимную зависимость на всех уровнях, даже на уровне просто существования. Эта история сменяет историю отдельного «я», и открывает нас и состраданию, и печали.

Взгляд взаимо-бытия облегчает и беспомощность, о которой та женщина говорит в конце письма. Хотя все кризисы мира содержат друг друга в порочном шаблоне, то же верно и для ответов на них. Отвечать на один значит отвечать на все. Я представляю, как разговариваю с носорогом в клетке. Он спрашивает: «Что ты делал со своей жизнью, когда я вымирал?» Если я отвечу: «Я работал, спасая коралловые рифы», или «Я помогал флоту прекратить использование сонара, глушащего китов», или «Я провёл жизнь, стараясь освободить людей от смертной казни» – это удовлетворит носорога; и меня тоже. Мы оба знаем, что все эти занятия как-то служат и носорогам. Я смогу встретить его взгляд без стыда.

В истории о взаимо-бытии, что происходит с одним – происходит со всеми. Так что, мы свободны слушать то, что вызывает наше сочувствие, нашу заботу и нашу одарённость, кажется ли эта нужда большой или маленькой, существенной или невидимой. Потому, что всё содержит всё, мы можем быть спокойны в нашем дерзании и терпеливы в наших неотложных стремлениях.

Мы можем быть спокойны в своих порывах и терпеливы в настойчивости. Мы впускаем горе, и следом входят сострадание и ясность. Мы стоим в благоговении перед осознанием, которое сплетает всё это вместе и обустраивает таинственные пути причин и следствий, что связывают носорогов с тюрьмами, с кораллами, с онкологическими больницами. На прощание – несколько слов Чогьяма Трунгпы: «Когда ты можешь держать боль мира в своём сердце, не теряя из вида необъятность Великого Восточного Солнца, то сможешь сделать правильную чашку чая».